— Хорошо, — тихо сказал он.

— Хорошо? — переспросил Шмель, и Андрей утвердительно кивнул. — Молодец. Скоро сам поймешь, что сделал правильный выбор.

— И когда мы…

— Пойдем на Гришу? — усмехнулся Шмель. — Нет, друг, тебя еще рано на Гришу выпускать. Ты к нему даже подойти не сумеешь. Сперва мы тебя немного потренируем.

— Мы? — не понял Андрей.

— Мы-мы, — ответил Шмель, и снова потер свои ребра. — Хорошо же ты меня приложил. Ладно, завтра в школе договорим. Я еще обмозгую как лучше все сделать и тебе расскажу. Только ты не трепись никому, понял?

— Понял, — ответил Андрей, так естественно, словно каждый день договаривался о совместном походе на старшака. Но он так сейчас чувствовал. Возможно, он впервые ощутил как серьезна и опасна бывает реальность, которая неожиданно наткнулась на незаметного мальчишку, и сбила его защитный, невидимый покров. Он вдруг стал заметен и хорошему и плохому, и от этого одновременно было радостно и страшно.

Глава 7

Писалось не просто. Наверно, чтобы писалось хорошо надо было меньше есть, меньше пить, точнее выпивать, и меньше думать о девушках. Но как о них не думать, когда тебе двадцать пять? После последней вечеринки на природе, а вернее после событий предшествующих ей, Сокол увидел во мне настоящего друга. Он теперь не просто приходил без приглашений, он еще, к тому же, начал звонить. Причем часто эти звонки раздавались в моей берлоге далеко за полночь, что, конечно, сильно сказывалось на моем настроении и отношении к обретенному крышному брату. Но его это не останавливало. И вот, полтретьего, у нас произошел такой разговор:

— Сокол, не звони мне больше. Никогда мне больше не звони.

— Поздно, да?

— Нет, блин. Поздно было час назад, а сейчас уже рано. Так рано, что я готов подняться к тебе и придушить.

— Ясно…

— Сокол?

— Аю?

— Не трепи мне нервы, ты помолчать звонил?

— Нет. Ой, я тебе не говорил, что я Маринке твой номер дал?

— Какой Маринке?

— Ну, с которой ты в посадки ушел.

— Мне казалось, ее как-то иначе звали.

— Да нет, Маринка, точно.

— Подожди, я еще не окончательно проснулся. Маринка? Нет, Сокол, я точно помню какое-то дурное имя: Саламандра, Саманта, Элантра…

— Сандра! Так это ее эльфийское имя.

— А в миру, значит, Маринка.

— Точно. Так я ей твой телефон дал. Ты не против?

— Спасибо, что спросил.

— Да без проблем. Она тебе не звонила?

— А ты как думаешь?

— Наверно, нет. Я только сегодня номер дал, когда мы на фонтане встретились. Она, прикинь, тоже твоего имени не помнит.

— У нас, похоже, много общего.

— Ага.

— Сокол?

— Чего?

— Три ночи.

— Мм?

— У тебя что-то еще?

— А, да. Я хотел тебя завтра позвать на репетицию.

— На какую репетицию?

— На нашу репетицию.

— Что за «ваша репетиция»?

— Где мы играем.

— Сокол, три ночи. Можно сразу всю информацию.

— Ромыч, ну чего тут непонятного. Ты же знаешь, что у нас группа, мы собираемся и играем.

— А я вам зачем?

— Просто хотел показать тебе, как мы играем. Придешь?

— Не знаю.

— Ты же помнишь, что у нас Саша солистка.

— Приду.

— Ромыч?

— Да?

— А ты с ней хочешь замутить?

— Сокол, блин. Это слишком сложный вопрос для такого времени суток. Давай завтра обсудим?

— Хорошо, я тогда завтра в десять зайду?

— Чего так рано? Выходной же.

— Потому и рано, нам зал на четыре часа всего дают.

— Ладно, хрен с тобой, заходи.

— А может, я сейчас зайду, а то что-то не спится совсем.

— Тебе не спится, а другим спится. Сокол, не будь эгоистом.

— Но…

— Все, спокойной ночи!

Я завершил звонок, отключил телефон и даже зачем-то сунул его под матрас. Видимо, для верности. Ох, Сокол. Ненавижу полуночников. Все, голову на подушку, принять удобную позу и спать.

Как я мог забыть, что Саша поет? Ну, конечно же, она поет. Это ведь совсем нормально для принцесс обладать каким-нибудь талантом. И завтра я ее увижу. Чертов Сокол наверняка ей расскажет про эльфийку. Маринка, надо же. И что делать, если она позвонит? Нет, секс был отличный, но вряд ли я захочу увидеть ее снова. Представляю, как мы пьем чай в каком-нибудь кафе, я и это чудо сказочное. Впрочем, зачем я такой злой, может она прекрасный человек, интересный, порядочный. А я ей просто очень понравился. Да и эльфийские штучки — просто невинное хобби, редкое и благоразумное. Ой, вряд ли. Вот, блин, поспал.

Я пошел наводить себе кофе. Мысли крутились в голове, разные. Я мог бы, конечно, попенять на своего крышного брата за бесцеремонность и бессонницу. Но кого я обманываю, мне было не уснуть, зная о том, кого я ее увижу. Странное чувство, давно забытое, школьное. Неужели я влюбился? Глупости, просто очарован. Да и как это обычно бывает: западаешь на образ в голове, а там оказывается, что и поговорить не о чем. Но с Сашей есть о чем, да и говорить не хочется. Хочется быть рядом, смотреть на нее, касаться. Да, барин, пора вам жениться. Я налил себе кофе, сел за стол и открыл ноутбук. На чем я там закончил? «…и от этого одновременно было радостно и страшно». И это все в моей голове, беда. Но как подходит. Я закрыл ноут и посмотрел в окно. Проклятая вывеска красным вспышками отсчитывала биение моего сердца, и очень напоминала сигнал тревоги. Куда прятаться? Куда бежать?

Так и просидев до назначенного времени у окна, я очнулся только от стука свыше. Это уже стало привычным занятием — спрашивать «кто там» в потолок. Хотя, зачем спрашивать? Кто это еще может быть. Сокол спустился на мою кухню и стал вопросительно таращиться.

— Да идем мы, идем, — ответил я.

Голова трещала, как бывает с недосыпа. Не хотелось говорить, тем более не хотелось куда-то ехать и слушать любительский рок. И даже будущая встреча с Сашей скорее раздражала. Сокол говорил, что у нее есть парень, так какого хрена мне забивать себе голову. Еще одна «та самая»? Очередная любовь навсегда? Да и любовь ли?

Троллейбус гудел электричеством, наполняя пустой салон хотя бы звуком. Интересно, электромобили так же гудят? Что за идиотизм эти электромобили? Очередной способ добить планету, засрав ее аккумуляторами. Настроения не было совсем.

— Ты чего? — Сокол явно не хотел, чтобы я в таком состоянии стал оценивать его музыку. — Не выспался?

— Не выспался, — согласно кивнул я. Хотя «чего я» на самом деле, было труднообъяснимо.

В окно проносился пыльный утренний город. Что